Зал молчал, замолчал, наконец, и я, в этой тишине лишь Олаф позволил себе встать и в сопровождении стражи вывести герцогиню из зала с дочерью. Гости собравшиеся на похороны расходились по покоям, я устало ушел к себе. Было гаденько на душе, как-то тоскливо, я ничего уже не мог сделать для этой женщины, она сделала уже сама практически все что хотела, по локоть, испачкавшись в крови. Глупо? Не знаю, месть такая штука, которую невозможно проглотить не поморщившись. А тут от послевкусия можно до конца жизни ходить с перекошенным лицом, нет, подобное блюдо невозможно проглотить и забыть.