Опять потери!.. Знаю, что война, но все равно тяжело… Одно только радует – теперь отряд будет единым кулаком-тараном. Правда, лагеря еле-еле хватит, чтобы всех разместить, но мы и так собирались уходить «домой». Мавр сделал свое дело, мавр может уйти. Почти по Шиллеру. А отбиваться от погони всяко лучше одним большим кулаком.
– Извините, господа. – С этими словами расстегиваю китель, достаю из внутреннего кармана пакет из вощеной ткани. Ножом распарываю нитки, достаю еще конверт из пергаментной бумаги, и уже оттуда на свет божий появляется «индульгенция». Протягиваю листок полковнику. – Прошу.
Стоило появиться в расположении, как ко мне подошли Оладьев с Михалычем.
– Что, так и воюете под счет? Ни больше выстрелом, ни меньше?
– Видите, кэптен, как вы ни старались, мы нашли то, что нам нужно. Новые секретные газовые снаряды к вашим пушкам… – Умолкаю сначала многозначительно, потом тяну паузу, глядя, как Михалыч спешит к мостику, держа в руках какой-то белый сверток. Сергей Дмитриевич, въехав в ситуацию, выскакивает наружу, тормозит вахмистра, они коротко о чем-то говорят и потом уже оба влетают в рубку. С горящими глазами и жаждой крови на лице. Шашка Митяева шипящей змеей вылетает из ножен и упирается в горло ганса. Люгер Оладьина смотрит в переносицу шкипера.
– Простите, сэр! – Немец пытается встать, но дернувшийся ствол карабина заставляет его замереть, а затем плюхнуться обратно. – Клаус Кёллер… Капитан этого парохода.