– Товарищи! – кричит Керенский хрипло, стараясь накрыть гомон толпы. – В этот страшный для Отчизны час я обращаюсь к вам, братья и сестры, к вам, солдаты и матросы великой армии российской! К вам, сохранившим честь, не изменившим долгу и присяге, не ставшим на сторону внутреннего врага, протянувшего руки к сердцу державы!
– Господа! Мое почтение, Павел Николаевич! На ловца и зверь бежит.
Машинист поезда Керенского кидается к рычагам и крутит колесо экстренного торможения.
– Ну, я бы не стал так обобщать, – на этот раз Терещенко улыбается искренне.
– Вчера отряды, подчиненные Петросовету и ВРК, разбирали пути на подъезде к городу, – сообщает Кишкин. – Излюбленная тактика большевиков – они уже не раз действовали таким образом. Это тоже может быть причиной, Александр Федорович. Эшелоны просто не могут пробиться к Петрограду.
– Михаил Иванович, дорогой, поверьте, никто в СССР давно не воспринимает вас как опасность и, тем более, как врага. Я, например, приехал к вам как очевидцу волнующих дней нашей общей истории, не более. Конечно же, я не смогу рассказать читателям все, чем вы поделились, но это только пока… И меня вовсе не интересует, где вы храните бумаги, я всего лишь спросил, есть ли они.