— Да понимаю я все, — избавила я его от необходимости убеждать меня в важности подобных исследований. — Просто… стыдно. Перед единорогом. Представляете, что он обо мне подумает?
— Что? — она непонимающе посмотрела на листок, а затем на меня. — Я тебе душу открываю, а ты…
Ох, Маринка, — вновь воззвала я к себе мысленно. Одумайся, дурочка без справки. Оно тебе нужно такое? Такой? Ты же у него по квартире строевым шагом ходить будешь и тапки в зубах носить! И это — в самом лучшем случае, если выйдет что-нибудь из этого сумасшествия.
— Вот ведь оболтус! Додумался же! Ледяной щит — и в стену… То ли уши надрать, то ли маменьке пожаловаться.
— Эноре кэллапиа неприкосновенны. Это — незыблемый закон.
— Логично, — кивнул доктор. — Но знаете, что смущает меня в этой ситуации? Это — совершенно незнакомая мне чашка.