— Это было давно, — растянул принужденно. — И не имеет значения… Пожарную часть.
— Часто отступали? — спросила я с неверием.
Не может же Грин постоянно быть под негативом? Не работает же он денно и нощно? Ладно, в первый раз, когда я пришла, он отсыпался после сложной операции. Нахамил, но тот случай я ему почти простила: выкроил минутку отдохнуть, а тут явилась какая-то “малолетняя пьянчужка”, как он тогда меня назвал, — любой разозлился бы. Но во второй раз, когда мы с Оливером пришли, чтобы разъяснить вопрос о моей небеременности, доктор преспокойно уминал бутерброд с маслом и, судя по тому, что был далеко не в худшем настроении, никаких сложных пациентов у него перед этим не было. И когда Анабель уезжала.
— Каким — таким? — вспыхнула я, подумав, что он каким-то образом мог узнать обо мне и Норвуде все-все-все, включая нашу “конспирацию”, и теперь неизвестно что думает.
— Норвуд, послушай, то, что мы там… Это только для конспирации. Чтобы никто ничего не понял.
— Я не говорю, — выдавила я, с трудом сдержав смех. — Молчу. Совсем.