В гробовой тишине я прошла к месту для изгоев и уселась на услужливо отодвинутый слугой стул. За общим столом повисло принужденное молчание.
– Я помогу, – предложила я, стараясь не задумываться о том, почему при упоминании имени Владислав у моего близкого друга вытянулось лицо. В том, что мои опекуны его знали, не оставалось никаких сомнений.
Гравюру я случайно нашла в кармане старого дорожного платья, лежавшего в холщовой сумке со времен побега из лекарского пансионата. Оказалось достаточно одного мимолетного взгляда на карточку, чтобы отыскать в голове ответ, где именно находился дом. Неожиданно и легко вернувшееся воспоминание меня ошеломило. Через пару часов я стояла перед домом с гравюры в старой части города и даже не подозревала, что обнаружила кров человека, чье имя преследовало меня с самого пробуждения после несчастного случая.
Сон слился с явью. Что произошло той ночью? Что из того, что я вспомнила, правда, а что являлось плодом фантазии? Мне казалось, что я схожу с ума.
– Думаете, он не отправит нас взашей? – скептически уточнила дуэнья, намекая на Влада, не ответившего на мое жалобное письмо приютить меня, пока особняк Вишневских атакуют газетчики. Хотя не надо было обладать дедуктивным мышлением, что я искала благовидный предлог, чтобы помириться, и многозначительное молчание Влада приводило меня в панику.
И почему нас разделяло столько дверей? В его доме – простая белая, в особняке Вишневских – смежная дубовая, а другая, наглухо заколоченная, скрывала наше с Владом общее прошлое. Я научилась не жадничать и не настаивала на многом. Мне было достаточно раскрыть хотя бы одну.