Питбуль рявкнул, осекая оппонента, по-другому назвать басовитый рык не поворачивался язык.
– Нима Анна, как вы посмели уехать и ничего мне не сказать! – тихо высказалась Глэдис с металлом в голосе. – Хотя бы представляете, как сильно я волновалась?
Позже он расшифровал видение. В тот день на Тюремной площади повесили его клиента, и таким нехитрым образом я пыталась поддержать провалившегося судебного заступника.
– Правда, – хохотнул он, прихлебывая из высокой глиняной кружки какой-то напиток.
Знакомое до боли имя словно ударило в солнечное сплетение. Сердце глухо заухало в ребра. В голове закружились слова.
– Изъян? – повторяю я тихо. Какое некрасивое, непростительное слово!