– Так тебе же сказано: это и будет суд. Добрыне не с руки судить киевских варягов, а тут вроде как всё боги решат.
Скорохват не шутил, здесь к таким вещам относились более чем серьёзно.
Чем-то они смахивали и на самого Молодцова. Тот тоже был блондином, но кучерявым, круглолицым и пухлогубым, голубоглазым, немало времени уделял физической форме и здоровью. Всего этого хватало, чтобы произвести впечатление на женщин.
Что «пока», Данила не дослушал. В умбон как кувалдой ударили. Молодцов ощутил, как его кулак, сжимавший поперечную планку щита, выгнулся вверх, едва не разорвав связки запястья. Рука против воли согнулась в локте. Брошенное копьё срикошетило от умбона вверх, расщепило доску щита. Данила успел заметить, как в него летит узкий наконечник копья. Единственное, что он мог сделать, – это отклониться ещё больше назад, в пустоту за спиной.
– Гляньте-ка, наш молодец перестал Велесу служить и захотел к Перуну уйти, – заметил Скорохват.
В другой раз этот поступок стоил бы ему жизни, но в этом случае он помог. Следующий удар татя справа пришёлся бы точно в руку, если б Данила не отпустил копьё и не потянулся за секирой на поясе. Разбойник, видимо, разгадал манёвр Молодцова и попытался защитить товарища, но не успел. Данила махнул секирой в ответ – точно в щит, без малейшего урона врагу, а вот враг атаковал в нижний край, да так, что только треск пошёл, и опять понизу, а потом, внезапно, в верхний край щита. Полетели обломки. Топор увяз в дереве, противник потянул его на себя, и Данила сбросил щит с руки, да ещё толкнул его напоследок. Разбойник слишком сильно дёрнул на себя топор, и его развернуло чуть влево. Молодцов замахнулся секирой… Но что-то было не так. Его сознание – или та его часть, что отвечала за бой, – сигнализировало, что что-то тут не так, что-то мешает гармонии, наработанной в десятках тренировок с Воиславом и собратьями.