Девочка надула маленькие губки, шмыгнула носом и отвернулась.
– Она достала… Стигварта, – выдохнул он, с трудом поднимаясь. – Зарезала… проносясь мимо… Так быстро… что я едва ее увидел… Чаровница…
Она подняла голову. Посмотрела на руки. Обе на месте. Целые.
Лютик кинул взгляд на молчавшую до того четвертую, не вполне обычную, персону. Филиппа Эйльхарт, видимо, прибыла в Оксенфурт недавно либо собиралась вскоре уехать, потому что была не в платье, не в привычном ярком макияже и без любимой бижутерии из черных агатов. На ней была короткая мужская курточка, брюки в обтяжку и высокие сапоги – одежда, которую поэт именовал «полевой». Темные волосы чародейки, обычно распущенные и пребывающие в художественном беспорядке, сейчас были зачесаны назад и перевязаны на затылке тесемкой.
– Ложь! – взвизгнул трубадур. – Сплошная ложь!
– Ты три дня гостил в замке? За данные барону обещания три дня пил и жрал? Лучшие вина из погребов, печеных павлинов, косулье мясо, паштеты, карасей в сметане? Три ночи будто король на пуховатках спал? А теперь, значит, раздумал? Да?