Розанов же считал «аналитиком» русского классика, принцем не являвшегося: «Признают Достоевского глубочайшим аналитиком человеческой души» («Легенда о Великом инквизиторе Ф. М. Достоевского», гл. 5). Впрочем, у Достоевского есть занятый поисками истины князь, то есть prince, Мышкин.
Гайсер-Шнитман считает, что здесь «негры» – это рабы, политзаключенные советских сибирских лагерей (Гайсер-Шнитман С. Венедикт Ерофеев… С. 182). У Розанова опять же есть оригинальное наблюдение: «…право, русские напоминают собою каких-то арабов, странствующих по своей земле» («Опавшие листья», короб 1-й).
Паустовский К. Близкие и далекие. М.: Мол. гвардия, 1967.
Ding an sich – вещь в себе, вещь сама по себе, существующая независимо от нашего сознания; ding für sich – вещь для себя, вещь такая, какой она существует в нашем (человеческом) сознании. Оба понятия являются ключевыми терминами «Критики чистого разума» – главного философского труда Канта. Они непосредственно связаны с проблемой познаваемости/непознаваемости всякого явления; по Канту, «вещи в себе» непознаваемы. До Венички соединить обе «вещи» мечтал В. Розанов: «И когда и он умолкнет для меня, я хочу быть слепым и глухим в самом себе, an und für sich» («Опавшие листья», короб 1-й).
А потом (слушайте), а потом, когда они узнали, отчего умер Пушкин, я дал им почитать «Соловьиный сад», поэму Александра Блока. Там в центре поэмы, если, конечно, отбросить в сторону все эти благоуханные плеча, и неозаренные туманы, и розовые башни в дымных ризах, там в центре поэмы лирический персонаж, уволенный с работы за пьянку, блядки и прогулы. Я сказал им: «Очень своевременная книга, – сказал, – вы прочтете ее с большой пользой для себя». Что ж? они прочли. Но вопреки всему, она на них сказалась удручающе: во всех магазинах враз пропала вся «Свежесть». Непонятно почему, но сика была забыта, вермут был забыт, международный аэропорт Шереметьево был забыт, – и восторжествовала «Свежесть», все пили только «Свежесть».
– Совсем ничего не заметно. Только рожа опухла.