— Ладно, — сказал он. — Признавайся: зачем пристала? Только не надо про любовь! Все равно не поверю.
Ни я, ни Дандаки не поняли его слов. Иногда Игрр говорит странно. Переспрашивать мы не стали, и некоторое время следили за сармами в тупике. Там загорались костры, вверх поплыли дымки, и я ощутила горьковатый запах горящего кизяка. Надолго устраиваются… В подтверждение моей мысли сармы стали спешиваться, а коноводы отводить лошадей. Остальные сгрудились у костров, протягивая к пламени руки. Холодно.
Голос: Особью стала Октавия, верховный понтифик Ромы?
Сарма приблизилась, и я увидела, что она молода — можно сказать, совсем юная. Некрасивое лицо с выдвинутой вперед нижней челюстью, желтые глаза… Одета в ромскую лорику и бронзовый шлем-каскетку без нащечников. Точно такой был у Игрра. Сердце мое кольнуло.
— Мы не остались в долгу! — буркнула сотница.
— Я дала ей твое семя, — призналась Виталия. — Она приставала, а я не хотела драться. Семя принялось.