Молча повернулся и вышел из пещеры, чувствуя на спине взгляд приемного отца.
Впрочем, платили они не только и не столько за комнату, хотя и это было важно, ведь не под куст же вести горящего желанием мужика (хотя и такое случалось). Это была плата за разрешение работать в трактире, подцеплять клиентов. Да и охрана тоже кое-чего стоит. Будешь работать на улице – живо окажешься в подвале у какого-нибудь извращенца. Либо на цепи в низкопробном портовом борделе, удовлетворяя самые низменные и грязные прихоти мерзких, прогнивших от дурных болезней клиентов.
– Ну и что скажешь? – с налетом презрения в голосе спросил мастер, раскачиваясь с пятки на носок. – ЭТО настоящие клинки? ЭТИ клинки достойны твоей руки?!
– Вы приказали мне убить себя. Но я жив. Я должен выполнить ваш приказ. Вы остановили меня. Если снимете последний приказ, я убью себя.
Здесь – другое. Свободные люди по контракту, время не военное – за большинство нарушений, скорее всего, лишь дополнительная работа, ну и кнут – если нарушение слишком уж грубое. Только особо опасные преступления караются смертью. За убийство, нападение на командиров и членов их семей с целью убийства или членовредительства, за кражу оружия, ну и за всякое такое – жестокая расправа, даже казнь. Это все Щенок знал еще со Школы, рассказывали приятели, если можно их так назвать.
Подавальщица подняла брови, не зная, что сказать, оглянулась назад, на ухмыляющихся шлюх, хотела сказать что-то резкое, но вдруг осеклась, глядя в безмятежно-голубые глаза юноши. Защемило сердце, стало печально на душе – она вспомнила парня, с которым встречалась целый год и который ее искренне любил. Он завербовался в армию – сказал, что заработает капитал, вернется, откроет лавку и женится на Ламии, заберет ее из трактира, и они заживут вместе, семьей.