Он манил. Звал Кохэна. И тот не стал противиться зову. Шаг, и другой… третий… и ворота остались позади, как и та, почти придуманная жизнь, в которой Кохэн, сын Сунаккахко, служил в полиции.
Он осекся. Конечно. Откуда еще ей знать? Из его головы. Она хорошо покопалась в этой голове и… и злости не было. Нелогично. Мэйнфорд должен был бы разозлиться, а вместо этого… пустота.
Мэйнфорд покорно сел. Раз уж он впустил сестрицу в свою нору, то теперь не остается ничего, кроме как терпеть.
Он безнадежно мертв, и все-таки в глубинах его переливается всеми оттенками синевы древняя корона… нет, не альвийская, ее носили люди, но и человеческие короли имели немало тайн.
Тельма смотрела, как накладывают швы, один за другим. Мэйнфорд морщился, но терпел. Он отказался от обезболивания и вообще едва сдерживался, чтобы не погнать целителя прочь.
Смерть — это плохо. Не то чтобы факт ее так сильно расстроит Мэйнфорда, скорее уж она лишит дело важного свидетеля. А без свидетелей подобного рода дела имеют нехорошее обыкновение рассыпаться.