— Да и тебя тогда точно запрут. Без суда и следствия. А то и ликвидируют. Что тогда станется с городом?
Его? Джонни разглядывал существо, удивляясь тому, до чего прав был, предсказав его обличье. Явные признаки рахита. Кости тонки. Грудная клетка бочкообразной формы, но сплющенная с боков. Изогнутый позвоночник. Впалый живот.
В бледно-голубых глазах девочки Тельма не увидела ни неодобрения, ни раздражения, ни вообще малейшей искры разума.
— Садись, — он указал Мэйнфорду на стул. Дверь прикрыл самолично. И завесу поверху накинул. Плотную такую завесу. А многие неосмотрительно забывали, что этот забавный угодливый человек некогда числился знатным малефиком. — Садись и рассказывай, в какое дерьмо вляпался.
— Мне было четырнадцать, когда я сделала первый аборт. Это не так и сложно, особенно… — она запнулась, не зная, нужны ли ему подробности, но все же договорила: — Многие из них не задумываются о последствиях. Им нужно решить текущую проблему, а уж сумеют они забеременеть потом или нет… если нет, оно и лучше. Дешевле станет.
— Жалок, — Теодор произнес это с немалым удовлетворением. — Всегда был… и ничего не изменилось. А говорят, что любовь дарует силы. Правда, что ли?