— Ты все сделала верно, девочка, — Тео подошел сзади и положил ладони на плечи Тельмы. И ладони эти были холодны, тяжелы, тяжелее каменных сводов пещеры. — Ты все сделала верно…
И ей должно было бы стать легче. Она ведь столько раз представляла себе его смерть, и вот получилось, пусть и не у Тельмы, но ведь какая разница? Он умирал, и смотрел на нее, и она, получается, была косвенно виновна. Так почему же она не испытывает облегчения?
…мама с утра была слишком занята, чтобы поздравить Тельму, уехала на съемки, так сказала няня. А она не считала день рождения поводом менять привычный распорядок. В гардеробную, конечно, заглянула, но платье Тельма благоразумно в чехол убрала.
Болезненный и долгий, замешенный на сексе, а потом — на чувстве вины и обоюдном одиночестве. Череда расставаний. Встреч. И попыток начать заново. Но… ничего бы не вышло.
А воспоминания… десять лет им. Десять лет — это срок, и немалый. Легко списать на ошибки в прочтении, в толковании… вообще на то, что воспоминания эти являются истинными.
Врожденная? И это еще что за хренотень? Мэйнфорд повторил слово еще раз. Потом у Джонни спросит, когда тот протрезвеет настолько, чтобы на вопросы отвечать.