Иван ждал вызова еще вечером, но позвонили ему лишь утром, часов в девять.
Долгушин хмуро и виновато посматривал за прозрачный фонарь, наблюдая за сутулой фигурой в дверях КП. Врачи отнекивались, один только Рычагов подал вроде надежду: Маресьев-де и вовсе без ног летал! Пускай, мол, не отчаивается Серега, полетает еще.
…В те горячие октябрьские дни Жилина отозвали, и он примерно представлял себе зачем – ему было приказано вылетать не в Москву, а в Севастополь.
А противник был – далеко не всех японцев удалось уничтожить или взять в плен. Группками и шайками офицеры и рядовые доблестной императорской армии передвигались по Муданьцзяну, прятались, устраивали засады, стреляли из-за угла.
Однако неутоленные в малолетстве желания тоже бродили в душе. И вот он – Тихий или Великий!
– Да все они хапуги, – сказал Бирский, – за доллар свой удавятся. Живут они… Подумаешь! Чего молчишь, Дядь Миш? Выскажись!