Но, сказать по правде, от Всевидящего Глаза я ожидал несколько большего.
В этом сне я твердо знаю – выезд князя уже начался. Но заключается он не в том, что неведомый владыка Золотого Жука перемещается куда-то в физическом смысле. Он просто смотрит из неизвестного места на свои погремушки – и пропитывается грозной непонятной радостью.
Чем ближе становилась гранитная игла, тем отчетливее делалось окружающее: за сфинксами появились освещенные электричеством деревья, еще дальше – мрачный дом с огромными часами в прямоугольном выступе. А потом сфинкс оказался с одной стороны, обелиск с другой – и Капустин, сгруппировавшись, спрыгнул на набережную между ними.
У Берча был такой вид, будто он говорит не для нас, а для протокола – или какой-то невидимой ложи с судьями. А потом я подумал, что именно так все может и обстоять: я ведь не знал, кто еще наблюдает за происходящим в подвале.
Мое лицо выглядело странно. То есть оно не изменилось совсем, но трехдневная щетина (пора было укорачивать ее триммером до двухдневной) показалась мне смешной. Мое лицо с ней выглядело… голым. Рот жалко и позорно кривился над слабым подбородком. Было такое чувство, что с моего лица сорвали трусы.