– Можешь мне опять то же самое намешать? Чтобы все было точно так же?
«Вот, поднялось… Кто-то десять тонн цапнул, не меньше… Началось? Развернулось? Нет. Опять пятнадцать тонн скинули… Это где, в Нью-Йорке или Шанхае? В Нью-Йорке, где еще… Ой. Вот скакнул так скакнул… И держится, держится! Вот теперь началось. А, нет… Это шортселлеры контракты выкупают, чтоб не попасть под раздачу… Забегали, забегали, как тараканы под кипятком…»
Как мы уже отмечали, – продолжает Голгофский, – Храмлаг практически не охранялся – поэтому в драки поселенцев никто не вмешивался. Жестоко избитые «французы» были подвергнуты издевательствам и унижениям. Их загоняли под нижние нары в жилых бараках и всячески оскорбляли, называя сначала «шаромыжниками» (от «cher ami»), а потом «петухами» (традиционный галльский символ) – оба выражения прозрачно намекают на связь политических масонов с Великим Востоком Франции. Прижился именно последний термин.
В кабинет вошел молодой человек с необычной прической: высоким коком, выбритыми до белизны висками – и длинной поповской бородой приятного медного оттенка. Борода была такая объемистая, что вполне заменяла галстук, полностью закрывая место, где тому полагалось болтаться. На молодом человеке были мешковатые штаны из крупного желтого вельвета, паркетные дизайнерские берцы и малиновый клетчатый пиджак неаполитанского покроя, словно разъясняющий городу и миру, как далеко мы ушли от девяностых – так далеко, что малиновый пиджак возможен снова (отрицание отрицания, сказал бы Гегель).
– Совсем немного, товарищ генерал. Лет на пять-десять. Но уверенно нагоняем. Вот мат уже запретили…
Батлер повернул в аллею, где не было гуляющих. Электрического света здесь почти не осталось – и сделалось заметно, какая яркая на небе луна.