— Иди живее, стынет, — подтолкнула Эдна Азиль. — И скажи этому дуралею, чтоб прекратил прикидываться и вставал. Подумаешь, дырка в руке! Этот вот, — она указала вилкой на мужа, — как-то прилетел весь в крови, не помер ведь. Да и потом…
— Нет, — помолчав, ответил Бриан. — Я почти ничего не умею. Предки, совсем древние, могли многое, взять хотя бы Руки — я и не знаю, как их создали!.. Родители… может, и помнили еще что-то, но я им так и не сказал, что со мной неладно.
Она не была златовласой: русая, может, чуть в рыжину, не более того, на солнце красиво, а так — самые обычные волосы. И глаза у нее были не небесно-голубые, как рассказывали, а серые. И круглые щеки. И румянец во все эти щеки. И веснушки. Никакой благородной бледности, очень здоровый цвет лица, да и фигура… стройная, но крепко сбитая. Высоко поднятая корсетом грудь не колышется волнительно, она и без корсета колыхаться не станет! И весила она, мягко говоря, немало.
Те показали, что да, имеются, и улетучились в полной панике.
— Полетим вместе, — кивнул он и улыбнулся. — Ну вот, заплакала? Зачем?
Начальник посмотрел им вслед, покачал головой и закурил. Хоть помирились, и на том спасибо. Конечно, нервы они ему еще помотают, но если он верно расслышал, папа у Литты непрост, так что, может, и школу не расформируют, и инструкторов не отдадут под суд…