И Фима снова, кажется, перестал воспринимать ее. Будто опять переключился на иной режим, и темнота расступилась перед ним. Он побежал по коридору, заглядывая в каждый кабинет. Ирка отправилась за Фимой. Опасаясь повредить открывшемуся каналу, она внимательно смотрела себе под ноги. Сквозняк слышно гудел, змеясь по полу, странным образом взбирался на стены, вился по ним.
– Что мы, дурные, что ли? – ухмыльнулся Лучок. – Мы – на цирк полюбоваться. А то эти ироды столпились, спинищами своими весь обзор закрывают.
– Светкой-то? – припомнил Двуха имя очередной своей подруги. – Да расстались на прошлой неделе еще. А что?
Следовало поспешить. Времени, чтобы вести Гуню в обход, через ворота туристической базы, не было. Поэтому, нетерпеливо дождавшись, пока тот выберется из своей вонючей берлоги и поднимется на трясущиеся ноги, Охотник коротким и сильным тычком кулака размозжил ему горло. И взвалил его, еще живого, еще хрипящего кровавыми пузырями, себе на плечо. Донести Гуню до стены, перекинуть во двор и затолкать в каморку, где остывало тело Двухи, оказалось делом пары минут.
– В этом мы сейчас и постараемся разобраться, – сказал Олег. – Кто, на что и, главное, кому сдался… Итак, приступим. Что мы имеем? Начнем с очевидного…
На крохотную долю секунду ей показалось, что Трегрей смотрел на нее с тем же беззащитным испугом, что и она на него. Нет, нет… вовсе не испуг был в его взгляде, а… жалость, жалость сильного к слабому. Так смотрят на ребенка, который напроказничал и со страхом ждет неотвратимого наказания.