– Да скажи ты! – почти крикнула Ирка и тут же поморщилась от резкой боли в груди. – Трудно тебе, да? Просто скажи – и все. Как все другие говорят! Даже когда ничего подобного не чувствуют! Соври мне, ну?! Неужели непонятно, что женщине исключительно важно услышать это слово?! Даже и тогда, когда оно… не совсем правда!
К нему, повиливая бедрами, подошла официантка, молодая еще, но уже, верно, видавшая виды: обесцвеченные короткие волосы нарочито растрепаны, в припухших глазах мутнеют остатки не рассосавшегося с утра похмелья, на кисти левой руки у большого пальца имеется неаккуратная татуировка: «Аня», а в углу ярко накрашенного рта темнеет прогал отсутствующего зуба.
– Это секретарша притащила, – смущенно пояснил Пересолин. – Чтобы объявления, это самое… прикнопливать – на площадном стенде. Попробовали: неудобно. Воткнуть трудно, хоть молотком забивай. Коробка так и осталась у меня валяться, я ее рассыпал недавно, вот… не все, видать, собрал. Дать перекись или йод? У меня где-то аптечка…
– А я – пацан простой, – громко заявил Двуха. – Меня трогайте сколько угодно, я не против. Только учтите, я в обратку тоже потрогать могу…
Он быстро оглядел просторный двор, в котором оказался. Прямо напротив него тянулись тусклые и низкие гаражи, на каждом из которых темнел такой же замок, как на стреле шлагбаума. Поодаль от гаражей громоздилась уродливая куча, накрытая грязным брезентом, из-под которого высовывались, будто кости скелетов, части ржавеющих катамаранов, лодочные носы, обломки весел… И довершало всю эту унылую картину одноэтажное строение вполне барачного типа – с мутными окнами, стенами, облупившимися крупной чешуей давней покраски, покосившимся деревенским крыльцом, над которым неровно и размашисто было выведено: «Добро пожаловать!»
– Поедемте, поедемте! – крикнул Трегрей. – Время не ждет! По машинам!