— У этих ребят отлично поставлена работа с поступающим материалом, — поморщился он. — Твоих товарищей уже обработали, Кузнецов с его мальчишкой — отмороженные учёные, которые воспринимают перемены с восторгом. Остальные наши, которые сейчас выздоравливают, тем более никуда уже не денутся. А ты не такая, тебе неприятны условия, в которые тебя загнали. Или я ошибаюсь?
— Местные явно темнят и недоговаривают, но в планы галактического господства даже мне не верится, — отмахнулся штурман. — А почему молчат и так себя ведут… может, тоже какая‑нибудь культурная заморочка. Может, они людей без симбионтов неполноценными считают, и мы для них как психически больные: стараются не нервировать лишний раз, но аккуратно изолируют от общества и попросту не воспринимают контраргументы. Можно придумать тысячу объяснений и в итоге не угадать, но паниковать всё‑таки не стоит. Не похоже, что они дружно планируют нечто ужасное. И уж точно — не ради нас, мы просто под руку подвернулись.
— Ладно, как прыгнем, приноси, заклею, — отмахнулась я.
— Не могу ответить тем же, — холодно ответил тем временем мужчина, и я с некоторым стыдом поймала себя на злорадстве по этому поводу.
— Вот придумают же люди проблему на ровном месте, — протянула я. — Из‑за чего вы хоть поругались?
К тому же, вряд ли они вообще могли нам что‑то объяснить: Сур вон долго вспоминал, как звучат слова. Наверное, в том состоянии, в котором они находятся при перелётах, общаются и думают они образами, как мазуры. А, может, всегда думают именно так, раз живут в плотном контакте с этими существами с самого рождения.