Какое я всё‑таки непоследовательное существо. Совсем недавно готова была много отдать, чтобы покинуть эту планету и избавиться от симбионта, а теперь… домечталась, дура! Вот и улечу сейчас, и без мазура останусь. А заодно — уже по — настоящему останусь без свободы выбора. И в таких условиях, что вот именно сейчас смерть действительно представляется лучшим выходом. Потому что я хоть и была тепличным цветочком, выросшим за широкими плечами дяди Бори, но отчётливо осознавала, чем для меня обернутся развлечения этого урода или, хуже того, продажа какому‑нибудь другому отморозку.
Двигателей было три, а, вернее, три системы двигателей. Не только у этой модели, подобное разделение существовало уже много лет. Атмосферные, или «факелы», позволявшие маневрировать в атмосфере и садиться на планеты, импульсные, или «толкачики», быстро разгонявшие корабль в вакууме, и, конечно, прыжковые, позволяющие прокалывать пространство и собственно путешествовать между звёзд. Последние как только называли: и «бочкой», и «дыркоделом», и даже — моё любимое! — «волшебным пенделем». И это только малая часть цензурных вариантов, космолётчики — народ простой и на язык острый.
— Сур, скажи, пожалуйста, зачем вы везёте нас к себе домой? — мягко полюбопытствовала я, взяв в концерте паузу. — Нас очень тревожит этот вопрос. Вы ведь не собираетесь нас убивать?
— Теперь ты в безопасности, — проговорил мужчина и как будто вознамерился отстраниться.
Я не запомнила тот момент, когда просто поцелуй превратился во что‑то большее, слишком плавным и незаметным был переход. Но когда обнаружила себя лежащей на спине скользящей вдоль поверхности воды петы, лишь растерялась на пару мгновений, а потом решительно отмахнулась от всех волнений и пытающихся отвлечь меня тревожных мыслей. Пусть их. Пусть тают как туман, летят в пропасть или лучше канут в пучину — на этой планете на последнее куда больше шансов. Мне больше не хотелось метаться, искать подводные камни и подвох. Какая разница, что я ничего не знаю об этом человеке? Главное, я точно знаю, что со мной никогда не было ничего подобного, что он — замечательный, что готов защитить от всего мира, вкус его губ пьянит, а прикосновения заставляют чувствовать себя невесомой и желанной, как глоток воздуха. И если это не любовь, то что тогда?
— Да… так получилось, — поморщившись, отмахнулась я. Не объяснять же, что в утреннем своём состоянии просто не могла спокойно воспринимать вещь, с которой были связаны столь провокационные воспоминания. — А что?