— Дурачок ты. Тогда меня точно в тюрьму закатают. Хм! Защитник, блин!
За мое время знакомства с поклонником Наташи нетрудно было его проанализировать и понять, что инженер — телеграфист представляет собой тип обычного русского интеллигента, который способен много говорить, но на решительные действия абсолютно не способен.
Генерал положил пустой конверт вместе со вторым листком на край стола, развернул лист бумаги и быстро пробежал по нему глазами. Затем еще раз. Потом недоуменно нахмурился.
Время шло, а мы так ничего и не смогли узнать. Арон сейчас был для нас той единственной нитью, которая должна была способна привести нас к заговорщикам. Все полицейские и жандармские "стукачи" получили приказ: искать, днем и ночью, не покладая сил, любые следы, которые могли привести к группе Арона.
Вперед вышел крупный, мускулистый парень. Чернявый, с шалыми глазами. Вылитый цыган.
Император затушил папиросу и развернул бумагу. Пробежав глазами по строчкам наполовину заполненного листка один раз, второй и только потом посмотрел на меня. В его глазах не было ни страха, ни озабоченности, а вместо них читалось нечто вроде неприязни, словно они напомнили ему о том, что государь так упорно хотел забыть. Зная о завете императора Павла I, который оставил письмо своим потомкам с пометой: "Вскрыть Потомку нашему в столетний день моей кончины", я догадывался о возможной ее причине. Мне было известно, что Николай II вместе с императрицей Александрой Федоровной прочли это послание 12 марта 1901 года. О чем оно извещало — осталось неведомым, но вернулась императорская чета к придворным сильно взволнованная. Александра — бледна, Николай, напротив, красен, как вареный рак. Ни слова не говоря, монархи прошли мимо притихших придворных и удалились к себе, а вечером гатчинский истопник по секрету рассказал, что государь сжег в камине какие‑то старинные бумаги. Достоверно узнать, что написал в послании к потомку Павел, пересказывая пророчества, которые поведал ему опальный монах Авель, сейчас уже невозможно. Но несколько намеков на его содержание оставило свой след в истории. Вот что записал в мемуарах, приближенный ко двору, литератор С. А. Нилус: "6 января 1903 года у Зимнего дворца при салюте из орудий от Петропавловской крепости одно из орудий оказалось заряженным картечью, и часть ее ударила по беседке, где находилось духовенство и сам государь. Спокойствие, с которым государь отнесся к происшествию, было до того поразительно, что обратило на себя внимание окружавшей его свиты. Он, как говорится, и бровью не повел, а в ответ на осторожные вопросы ответил весьма странными словами: "До 18–го года я ничего не боюсь".