"Странно. Мы же вроде ее праздник догуливать собрались. Или я не так все понял?".
Тут он сделал паузу, что дать мне объясниться, но рта мне не дала открыть девушка: — Дядюшка! Как вы можете разговаривать с ним?! Он, он….
Я взял половинку оторванного листа бумаги, на котором неровными буквами было написано следующее: Грех тяжелый я взял на душу, грех предательства. Сколько мог, сдерживал себя, пытаясь доказать себе, что поступаю правильно, но Бог видя неправедное дело покарал убийц. И я, один из них, решил покарать сам себя. Дав клятву, я не могу назвать имен, поэтому скажу только одно: бойся государь круга ближнего своего. Прощения не прошу, ибо деяния мои не могут искупить вины моей ни перед Богом, ни перед людьми.
Так оно и случилось. Под крики: — За царя — батюшку!! — люди сами кинулись вырывать с корнем проросшие ростки революционного движения. Полиция столицы получила негласный приказ в действия народа не вмешиваться, но при этом нещадно пресекать убийства, грабежи и погромы. В последующие несколько дней волна народного негодования пронеслась по многим крупным городам России. Не обошлось без уголовщины, но тут уж ничего нельзя было поделать.
После моего короткого рассказа на некоторое время воцарилось молчание.
Начальник генерального штаба, знавший императора с детства, понял, что тот принял все написанное близко к сердцу и сейчас нервничает. В такие минуты его нельзя было успокаивать, потому что тогда он начинал еще больше злиться. Лучшим вариантом было помолчать и дать ему прийти в себя. Но долгое молчание так и не сняло напряжения, царящего в кабинете. Генерал видел это по выражению лица Вильгельма. Ему не хотелось говорить, но письмо требовало принятия четких и конкретных, а самое главное, немедленных решений.