Прежде в этом не было нужды, да и глупо заниматься изучением своих наклонностей человеку, чей мир был ограничен больничной койкой и не имел будущего. Только вот сейчас все изменилось.
Лицо домушника мгновенно побледнело, а лбу мелкими крапинками выступил пот.
Она, так мне показалось, томным голосом сказала: — Вы не слишком торопитесь, поручик?
Мое сообщение о битве, которая должна была развернуться через две с половиной недели, не произвела на императора особого впечатления. Судя по его отрешенному лицу, он еще оставался под впечатлением нашего разговора. Я же выложил свой последний козырь. Это было последнее, что мне было известно из истории Первой мировой войны. Теперь оставалось только надеяться, что он прислушается к моим словам. Если нет, что ж….
— Нет. Нет! Я не могу подобному верить! Ваше провидение неверно, поручик! — и он бросил на меня взгляд. В нем читался страх, недоверие, сомнение и еще… надежда. Императору очень хотелось, чтобы я как‑то смягчил свое предсказание, сделал его расплывчато — туманным, чтобы можно было и дальше верить тому, что его царственный кузен — благородный рыцарь без страха и упрека. Я же просто промолчал.
Вдоль тротуара, напротив входа, стояло полтора десятка личных экипажей, возле которых попыхивали папиросками, собравшись в кучку, кучера. При виде вышедшей княгини один из них тут же подбежал к ближайшему экипажу и вскочил на козлы. Кучер, насколько я мог разглядеть его в неверном свете фонарей, был крепким мужчиной с простым, невыразительным лицом и аккуратно расчесанной бородой, лежавшей на груди.