— Для меня это не новость, ваше величество. Мне уже докладывали о скоплении артиллерии и подходе новых английских и французских дивизий. Да — а…. Значит, они все решились. Пусть идут, нам есть чем их встретить.
— И в результате оказался в больнице. Это очень плохо. Неужели я тебя так плохо готовил?
— Видите, Антон Павлович, уже выписался. Разрешите я вас немного провожу.
До двухэтажного обветшалого дома, длинного как барак, мы дошли быстро, минут за десять. Когда‑то это были производственные помещения, которые со временем кто‑то из изворотливых дельцов разбил на комнаты и стал сдавать внаем. Зашли в полутемный и холодный подъезд, в котором отчетливо пахло мочой, кислой капустой и чем‑то только что подгоревшим. Стоило подойти к обшарпанной фанерной двери, из‑за которой неслись громкие и нетрезвые голоса, как мальчишка съежился и виновато взглянул на нас.
Указанный адрес мы нашли быстро. Ударом ноги я выбил дверь. Сидевший в коридоре охранник, только и успел вскочить на ноги, после чего его затылок с глухим треском врезался в стену. Ворвавшись в комнату, я был готов открыть огонь на поражение, но этого не понадобилось. Из троих мужчин, находящихся в помещении, только у одного, плотно сбитого мужчины с пышными усами, рука резко скользнула к карману брюк, но уже в следующее мгновение застыла на полпути, стоило ему увидеть направленный на него ствол пистолета. Быстро обежал взглядом на предмет опасности двух других англичан. В кресте сидел толстяк. Полный, с отвисшими щеками на мясистом лице, он чем‑то напоминал бульдога. Рядом с ним стояла его полная противоположность — худой английский джентльмен, с длинными черными усами, переходящими в короткую аккуратную бородку. В руках он держал большую прошитую тетрадь в светло — коричневой обложке. До этой секунды мне не довелось ее видеть, но догадаться, что это были украденные бумаги, было несложно.
Мне недолго пришлось думать над этими вопросами, потому что спустя сутки за мной приехали два человека в штатском, имевших при этом военную выправку. На этот раз меня провели не парадным входом, а какими‑то закоулками и темными коридорами. Император, как и прошлый раз, сидел за столом в кабинете с папиросой в руке, почти на том же месте стоял Распутин, но теперь в кабинете самодержца присутствовал третий человек. Его жена. Лица у всех троих были уставшие, осунувшиеся.