Цитата #1229 из книги «Авиатор»

В жизни каждого лазаря наступал момент, когда ему делали укол снотворного и отправляли в заморозку. Укол был последней и тайной милостью к подопытному, и проявлялась она академиком Муромцевым. Высокое начальство полагало, что замораживать следует не только живых, но и бодрствующих. Академик же, справедливо считая сон формой жизни, от этого предписания отступал, и лазари были ему за это благодарны. Как ни крути, в царство абсолютного нуля легче погружаться во сне. Перед уколом лазари нередко припоминали русскую поговорку о том, что сон смерти не помеха. Применительно к целям Муромцева поговорка звучала цинично, но странным образом даже она укрепляла академика в решении колоть снотворное.

Просмотров: 12

Авиатор

Авиатор

Еще цитаты из книги «Авиатор»

Гейгер лег в приготовленной для него комнате Зарецкого, а я всё еще не хочу спать – днем выспался. Сижу, пишу. Время от времени слышу, как за стеной скрипят пружины кровати. Хорошо, что это Гейгер, а не Зарецкий.

Просмотров: 4

Платоша становится всё непонятнее. Попросил нас с Гейгером описать – ни больше ни меньше – смерть Зарецкого. Я начала возражать, мол, мы этой смерти не видели, как мы можем ее описывать? Платоша в ответ: вы много чего не видели, но ведь как-то всё это описали. Махнул рукой – ладно, не надо, это я так просто предложил. Гейгер мне сделал незаметный знак, и я прикусила язык. Зарецкий – значимая для Платоши личность, с него всё и началось. Недаром он его нарисовал.

Просмотров: 4

Я вижу, что Гейгера раздражает Настина деятельность. Но в разговоре со мной он сам определил это как детство. Всё правильно: это действительно детство. Такое восприятие дела помогает ведь и мне, примиряет с тем, что в Настином поведении мне неблизко. Но Настина детскость – как бы она ни проявлялась – умиляет меня, порой чуть не до слез. Иногда – пугает своей принадлежностью к другому миру, несоответствием мне, моему опыту.

Просмотров: 9

В этот год мы купили патефон и слушали Вяльцеву с утра до вечера, и почти все дачники слушали. Вяльцева же, сиверская дачница, прогуливалась мимо чужих дач и слушала сама себя. Иногда подпевала. И хризантемы были увядшими, и в фамилии певицы слышалось увядание – как-то так в ее пении всё вместе сходилось, что редко кто не плакал. Пронзительное было пение.

Просмотров: 5

Воронин. Вижу, что идет Воронин с револьвером, а у меня нет сил даже пошевелиться. Да, похоже, что сейчас и застрелит. И всё для меня окончится – канава, побудка, баланда. Хорошо Зарецкому – у него ничего такого не было. Тюкнули его тяжелым предметом, он даже не мучился. А меня били на допросах, душили в трюме “Клары Цеткин”, чтобы, обессиленного, прикончить на краю канавы. Один выстрел – и меня нет. Нет больше бабушкиного чтения во время болезни, нет дачи в Сиверской, Анастасии нет. Вот сколько я один за собой потащу. А может, всё где-то и останется – в какой-то части мирозданья, не обязательно ведь в моей голове – найдет себе безветренную гавань и будет в ней существовать.

Просмотров: 6