Это как-то особенно стыдно, когда молодой падает – взмахивая руками, с мгновенным страхом в глазах. Старик еще ничего, а молодой – ох! – даром что сто лет в обед. И все помогают подняться, все сочувствуют – до чего же противно быть в центре внимания! У меня это отвращение, видно, от отца. И ведь как странно: лежа на ступенях магазина, я почему-то о нем подумал, о его безмолвном лежании у Балтийского вокзала.
На выросшем перед нами гранитном надгробии открывается что-то знакомое, только я еще не понимаю, что. Нет, понимаю. Понимаю: конечно же, имя. Терентiй Осиповичъ Добросклоновъ, 1835–1916. И фраза: “Иди бестрепетно!” Она там почему-то не написана, но не всё ведь на свете пишется.
Весь день вчера проходил обследование. Странное какое-то впечатление… Нет, ни больно, ни даже неприятно мне не было. Удивили приборы – я таких никогда не видел. Я-то, конечно, не специалист по приборам, и всё, что я о них могу сказать, не более чем мое ощущение, но ощущение это необычное.
Убедившись, что все покинули квартиру, я по утрам заходил в ее комнату и садился рядом с кроватью. Она, конечно, слышала, как я вхожу, как беру стул, – уж я-то видел, что веки ее дрожали. Мы оба знали, что она не спит, но нам был дорог момент, когда ее голубые глаза открывались. Нам обоим хотелось, чтобы первым, кого она увидит, был я. Я наклонялся и целовал ее глаза, и чувствовал губами ресницы. Анастасия доставала руку из-под одеяла и медленно, как бы спросонья, двигала ее по направлению ко мне. Худую, с синими прожилками, как особую постельную змейку. Наши пальцы соединялись, сжимали друг друга – иногда до боли, до хруста, и свободным у меня оставался только большой палец, и вот им я, невзирая на боль, или, может быть, как раз из-за нее, ласкал руку Анастасии.
В час дня я вызвал такси. Сегодня мы с Настей договорились встретиться у входа в больницу. В два, сразу по окончании ее занятий в университете. Настя учится на экономическом факультете. Для девушки, на мой вкус, выбор необычный, но жизнь-то изменилась, совершенно изменилась. Что я знаю об этой жизни, чтобы говорить о необычности?