Экран затуманивается, и всплывает другая фотография. Дворник (1908). В тулупе, валенках… Это, наверное, младший дворник – они лед скоблили, носили по квартирам дрова, но был еще старший дворник, которому младшие подчинялись. Тот чуть ли не в костюме ходил.
Он дал мне всю пачку, хотя содержание всех листов было одинаковым. Листы оказались листовками. Листовки призывали к немедленной смене власти.
– А коровка-то, несмотря на ее самонадеянность, – Божья. Так что Богом разные взгляды допускаются.
Взять Настю. Прежде всего, она его любит. При этом любит во всей полноте его жизни. С его чувством к Анастасии, с лагерным опытом, с нынешней известностью.
Иногда Муромцев приглашал меня к себе в квартиру (у него была отдельная квартира!) и угощал кофе с коньяком. Когда его губы касались кофейной чашечки, торчащие пиками усы опускались неожиданно низко. Было видно, что усы академика подвергались особому уходу. Лицо его украшала также небольшая бородка, да и тонкие круглые очки замечательно блестели, но ничего красивее усов у Муромцева не было. Эти усы вкупе с кофе и коньяком вселяли надежду. Пока существовали те, кто так выглядел, нормальная жизнь не казалась безвозвратной.
Время от времени я бегал туда-сюда, чтобы согреться, только особенно ведь не разбежишься, сил нет. Утром для меня началось всё сначала – без сна и еды. Дали нового напарника и заставили работать. Васю двое заключенных оттащили в лазарет, где ему ампутировали обе ноги. Через день он умер от заражения крови.