– Не могу, – отвечает, – процент освобожденных выбран. Просто пойдешь на легкую работу. Раз 39,5, я похлопочу.
– Восемьдесят с небольшим, – поправила Настя.
Трешников подозревал, что Зарецкий был маньяком и пытался кого-то изнасиловать. За что и получил. Мы возразили, что не наблюдали за ним такого, что женщины к нему вообще не ходили. Последнее и показалось Трешникову подозрительным.
Ко мне подходит Скворцов. Глаза его блестят.
Вот ведь и у Гейгера есть чувство юмора. Наши с ним отношения хороши как никогда.
Однажды осенью ко мне на Петербургскую (тогда уже Петроградскую) сторону года за два до окончания гимназии пришел Сева. Лицо его было таинственным. Ему, вообще говоря, досталось очень выразительное лицо. В разное время оно бывало сосредоточенным, лукавым, понимающим, грустным, а в этот раз было не лицом даже – тайной. Не говоря ни слова, Сева сразу же прошел в мою комнату. Спросив, есть ли кто-то еще в квартире (никого не было), он все-таки закрыл за собою дверь на ключ. Этот ключ торчал в дверях много лет, и никто никогда им не пользовался. Я бы не удивился, если бы ключ не повернулся ввиду окончательной своей непригодности (прирос к дверям, рассыпался) или просто потому, что его поворачивал неудачник Сева. Но ключ повернулся.