– Мы с вами устроим маленький заговор: организуем чаепитие, чтобы ваш муж не знал. Пригласим его, так сказать, на всё готовое.
Есть в этом что-то телячье, я еще подумаю, сто́ит ли мне так говорить. Мы с Гейгером смотрели рассказ о новостях. Я почти ничего не понял – во многом потому, что думал об издаваемых телевизором звуках – словах, музыке, вое сирены. Да, со звуком – это совсем другое дело…
(В 1921 г., добавлю от себя, сколачивал со мной агитационные щиты на Ждановской набережной, 11. Пили мутный самогон, присланный ему родственниками жены из деревни, лежали на досках.)
Возможно, наконец, то, что называется “эмоциональной привязанностью к пациенту”, мешает мне принять сейчас правильное решение?
Яшин впервые звонил мне, а не Иннокентию. Сказал: случай особый, должен решать врач.
А может, это и вправду несущественно? Может, имеет значение только то, что слова были произнесены и сохранились, а уж кем и где – дело десятое? Надо будет спросить об этом у Гейгера – он, кажется, всё знает.