Он заметил меня не сразу. Сначала сел за стол, налил себе воды из графина. Выпил. А потом поднял глаза и заметил. Мне показалось, что улыбнулся, но – только показалось. Не улыбка была – судорога. Сразу же опустил глаза в бумагу на столе. Почесав нос, начал ее зачитывать: фамилию и место распределения. Несмотря на наигранную строгость, голос его дрожал. С приближением к букве “П” стал срываться.
Самое страшное – у меня нет ни малейшего представления о том, что стало непосредственной причиной отмирания клеток.
Разговор как-то соскользнул на нынешнее устройство жизни. Иннокентий назвал его анархией. Я заметил, что за анархией обычно приходит авторитарное правление. Что, в сущности, очень грустно.
Каковы годы активности Терентия Осиповича? Впрочем, с Терентием Осиповичем всё более или менее ясно – путь его окончился на Никольском кладбище. А мой странный товарищ Скворцов? Скворцов, изгнанный из очереди в голодном Петрограде. Ровесник века. А чекист Воронин? Его активность я ощутил в полной мере, каждой клеткой своего тела. Скворцов и Воронин, две непохожие птицы, пролетевшие через мою жизнь… Я написал десять имен и отдал их Яшину.
– Известно, что первые недели после разморозки вы испытывали определенные сложности со здоровьем. Теперь чувствуете себя лучше?
Он встает, чтобы налить сидящим на противоположной стороне стола. Тут обнаруживается, что у него мокрая спина.