Вскоре понесли первых раненых, но ещё раньше — самого первого убитого. Никакая медицина не смогла бы его спасти — граната из гранатомёта разорвалась прямо под ногами. Резким контрастом с развороченной нижней половиной туловища, животом, ногами было спокойное, умиротворённое лицо воина. Звали его простым старым русским именем Арсений — он был добровольцем из далёкого Красноярска. Приехал сюда, на землю Донбасса, сражаться за Россию и здесь обрёл мученический венец. Он жил на нашем этаже, изредка заходил поболтать, и я хорошо знал его. Ангел закрыла ему глаза. В бою нервничать нельзя — я только вздохнул и ощутил, как очередная тяжёлая плита скорби придавила душу, в довесок ко всем, бывшим ранее. В день похорон ребята попросят меня связаться с его родственниками. Я окажусь самым первым, кто сообщит им эту скорбную весть — а в довершение узнаю сам, что он — единственный сын у матери, холостой, не оставивший ей внуков. Для меня, в числе погибших, до сих пор Арсений — одна из самых тяжких утрат. Спи спокойно, дорогой Арсений, я уверен, что Всевышний почтил тебя своею милостью, и ты сейчас — в сонме праведников, «за Веру и Отечество живот свой положивших», в Чертогах Его.
К Логвиново вышли по низинке, перевалились через дорогу — и вот крайние дома. Кругом, вдоль дороги — обломки красиво сгоревшей вражеской техники, оторванные танковые башни, изысканные столбы дыма. В данный момент времени я, как часто бывает в таких ситуациях, боялся нашей бешеной пехоты гораздо больше, чем наркоманской укровской. Потому по пояс торчал из люка и махал руками над головой, с неприятным чувством ощущая, как невидимые в траве наши гранатомётчики ловят нас в прицел своих «шайтан-труб». Подлетели к домикам на окраине, притёрлись вплотную, мой лихой медицинский расчёт вылетел из люков, ощетинясь стволами. И тут я испытал нередкий на войне для командира припадок феерической ярости. Из десантных люков МТЛБ очень медленно и неуклюже, увешанные брониками, касками и огромными профессиональными камерами, полезли журналюги. Не двое, как я сказал, — пятеро! Они воспользовались тем, что мы их не проконтролировали, и набились в отсек как сельди в бочку. Закономерно в нескольких словах я сказал им, что про них думаю, приказал расчёту загнать этих уродов в безопасное место и ломанулся искать командира местного подразделения. Мой приступ ярости был более чем обоснован: если один-два журналиста как-то, с большим скрипом можно было встроить в работающую четвёрку, то пятёрка этих оболтусов, — настоящая съёмочная группа в полном составе, — превращалась в самостоятельную единицу, охрана и оборона которой лишала нас возможности выполнять любые другие боевые задачи.
Как и что происходило ТАМ в плане военной медицины, будет подробно рассказано далее, на страницах этого произведения. А пока скажу кратко: уже находясь здесь, в Москве, я получил просьбу от одного очень достойного, очень уважаемого мною человека из отставников — помочь с медицинской подготовкой разведподразделения одной из бригад ВСН. Заметим, прошло уже свыше года боевых действий, мудрые «профессионалы» снисходительно объясняют нам, что «с махновщиной там покончено, создана настоящая регулярная армия, бригады полностью укомплектованы». То, что медслужба именно этой бригады укомплектована медперсоналом более чем на 90 %, причём врачами — на все 100, я знал, ещё находясь там. Формально — есть все признаки полного порядка, полной боеготовности подразделений, и «любителям» вроде меня там делать абсолютно нечего.
У нас дома хранится оставшаяся от прадеда главная реликвия нашей семьи. Простой русский четырёхгранный штык.
За время ведения курсов по тактической медицине познакомились с массой очень толковых и порядочных людей. Людей небезразличных к судьбе Отечества, незаурядных, необыкновенно умных. Все они прекрасно понимают то, чего в упор не замечают загипнотизированные телевизором «дарагие рассияне». Всё что было там — только один из этапов, подготовка и репетиция того, что попытаются сделать здесь, в России. И каждый сможет рассчитывать только на свои силы и на друзей. Именно поэтому занятия проходили с таким интересом и воодушевлением. Каждый понимал, что эти знания, возможно, смогут спасти его жизнь и жизни других людей.