Судя по тому, что по нашей МТЛБ стрелковкой работали много, но ни разу не отработали из чего-либо противотанкового, напрашивался вывод, что на этом участке у противника ничего такого нет. Значит, если провести танки именно здесь — получится очень даже славно. Много рубленного гранями танковых траков фарша из раздавленных укропов. Где перехватить колонну, чтобы она не заблудилась? Ответ тоже был очевиден: на броде через речку. Он один, и до него ходившей ранее техникой накатана немереной глубины колея.
Всё в этом мире развивается по спирали. Вечна только война — она была, есть и будет естественным неизменным состоянием человечества. Наши бабушки и дедушки совершили невозможное. Они остановили беспрерывный чумной бал войн на целых пятьдесят лет. Заплатив двадцатью семью миллионами жизней, неисчислимыми страданиями, невиданным героизмом и самопожертвованием, они отпиздили почти весь мир — фашистскую Европу, самурайскую Японию, лживых и предательских «союзников» — наглосаксов заокеанских и здешних, с мелкобританского островка, которые всю войну снабжали Гитлера под панамскими флагами всем, чем надо, лучше, чем нас, своих официальных союзников, чьи разведки сливали немцам всё, что знали о наших силах, и потом трогательно унаследовали от фашистов всю их агентурную сеть на нашей земле. Старая мерзкая кровопийца — Европа, понимающая только язык мечей и штыков, тогда всё осознала, и человечество получило из натруженных рук наших дедов небывалый, поистине королевский подарок — пятьдесят лет мира. Но цикл прошёл, колесо истории со скрипом завершило свой поворот, подросло новое небитое поколение цивилизаторских людоедов. И теперь нашему уже поколению нужно оплатить мир для тех, кто будет после нас. Для детей и внуков — своих и чужих народов. Как было всегда, когда русская кровь и сталь смиряли раздоры и защищали беззащитных. Ну что же, счёт предъявлен — мы готовы платить. У русских широкая душа, мы за ценой не постоим. Господи, помоги! Потерпи, мой городок, потерпи, родной…
Идут годы, проходят десятилетия — но, как в Великую Отечественную, бьёмся против фашистов в тех же самых местах и так же как тогда, местные жители помогают нам.
— Агу! Агу! Папочка! Мне страшно! Моя бедная мамочка! Я её чувствую, как часть себя. Я же совсем маленький! Я не успел отделиться от неё ещё. Почему ей так больно? Почему она лежит в комнате? Почему вокруг неё всё красное? Мамочка! Мне страшно, мамочка! Папочка, не прыгай!..
Таких друзей по мирной жизни не бывает. Там совсем другие ценности. Война очень четко расставила все по своим местам. И те, кто долгие годы до войны казался другом, оказался никем. А дружба, родившаяся на войне, очень дорогого стоит. Даже находясь в России, мы иногда встречаемся с добровольцами, воевавшими вместе с нами в Донецке. Сколько радости приносят такие встречи! Только те, кто прошел через ад войны, умеет ценить ту дружбу, которая там родилась…
Была глухая ночь, непривычный к такого рода действиям в непосредственной близости от противника медицинский персонал сильно перенервничал. При этом противник активно обстреливал окрестности плотным огнём. Близкие разрывы добавляли стресса личному составу — в итоге у народа очень быстро наступило «запредельное торможение» — медицинский персонал (за исключением водителей) впал в ступор и к дальнейшим активным действиям стал непригоден. Не оставалось ничего другого, как расположить народ на ночёвку. Пока все пытались отоспаться в чаду горевших в бочках обломков мебели, мы с Ангелом пререкались в соседней комнате. В принципе, я действительно недооценил готовность к лишениям со стороны личного состава, и она была права — в такой обстановке полноценно работать наш медицинский пункт не сможет. Потому под утро, когда все выспались (кстати, чуть не задохнувшись в дыму), мы выстроили колонну и по тому же минному полю двинули обратно. Может, потому что только что был отработан навык хождения в колонне, а быть может потому, что шли назад, домой, и желание оказаться подальше от передовой придавало энтузиазма водителям, но до ЦОФ Кондратьевская колонна дошла гораздо быстрее и без проволочек. Туман опять успешно скрывал наше движение. Я торчал в люке шедшей головной «мотолыги» и маялся угрызениями совести по поводу напрасной нашей вылазки в Углегорск. Вновь и вновь я обдумывал всё происшедшее. Дело в том, что в таких ситуациях на войне, когда передо мной вставала проблема выбора оптимального образа дальнейших действий, я часто обращался за помощью с молитвой к Всевышнему. Просил надоумить, как лучше всего поступить. Многим моим читателям, атеистам до мозга костей, это может показаться смешным — но мне их мнение безразлично, а воевавшие люди меня поймут. В данном случае я был уверен, что нам нашим медицинским подразделением нужно побывать в Углегорске. И теперь, когда мы «несолоно хлебавши» возвращались назад, я всё пытался сообразить — в чём был смысл этой вылазки с точки зрения Всевышнего? Или я просто ошибся, и это было совершенно напрасно?