Не обошлось без смешного (на самом деле возмутительного) эксцесса. Первый военный госпиталь Донецка по нашим просьбам выделил нам на этот день свою машину и бригаду боевых и толковых медиков. Но у них не было бензина — от слова «совсем». Надо было литров сорок, чтобы заправиться — на день работы им хватило бы. Я отправил нашу «Скорую» в расположение части, чтобы Ангел взяла топливо и отвезла им, пока обстановка позволяет. Ротный распорядился топливо выделить.
Из того что ещё запомнилось в этот день — когда привезли очередного тяжёлого раненого, я сразу заметил, что он уже умер. Бывает такое — пока везли, душа оставила этот мир от ранений, несовместимых с жизнью. Однако, по канонам медицины, раненого надо хотя бы попытаться реанимировать. Стандарт для военного времени — две минуты качаем, если запустить сердце и дыхательную систему не удалось — занимаемся другими. Этого откачивали минут 10, скопились другие раненые, нуждавшиеся в помощи. Тогда я сказал доктору-реаниматологу: «Ещё пять минут качаем — если не поможет, прекращаем». Тут, расталкивая раненых, ко мне с воплем «какие пять минут?!» прорвался ещё один боец. Стоя передо мной и гневно глядя прямо в глаза, он отрывисто бросил: «Какие пять минут — это мой брат!» Естественно, я скомандовал, и мы продолжали реанимационные мероприятия — так и загрузили его в «Скорую», продолжая оказывать помощь, и увезли, не переставая пытаться реанимировать — хотя я и видел, что это бесполезно…
В принципе, как говорят мудрые зулусы, «все, что есть сейчас, когда-то было и будет ещё когда-то». Ничего не ново в истории. Когда-то Леонид вёл своих триста избранных воинов к узкому Фермопильскому проходу, не рассчитывая победить, — его задача была лечь вместе со своими людьми. И тем пробудить свой народ, сплотить разрозненную, погрязшую в дрязгах, наполовину продавшуюся персам Грецию на общее святое дело — отпор безжалостному и могущественному врагу. Но эти триста были лучшие воины своей страны, отборные бойцы, которых с детства готовили защитить Родину. Мы — простые граждане самых мирных профессий, безо всякой спецподготовки. Медпункт кипит жизнью: сестрички, врачи и фельдшера сортируют медикаменты, оказывают помощь раненым, раздают таблетки тем, у кого прихватило от нервов желудок или сердчишко. Я смотрю на всех них и ощущаю, как медленно, твёрдая тяжёлая рука сжимает моё сердце, дышать становится всё труднее. Баран, почему я сегодня не взял противогазы? Впрочем, от них толку нет. Вслед за невидимой смертью из вентиляционных шахт при зачистке всегда входят в двери и окна бойцы из спецподразделений — в бронескафандрах, со стрелковым на изготовку. Короткие удары выстрелов в упор во всех подряд — в тех, кто уже лежит без признаков жизни, и тех, кто ещё не околел в своих старых противогазах с истекшим сроком хранения. Недостаток вооружения и спецсредств можно нейтрализовать правильной тактикой. Думай, ты командир, думай! Так что же делать?
Второй у меня рассыплется сразу же после того, как мы возьмём Логвиново.
Вернулись в аэропорт, когда уже стемнело. Все наши сидели в каком-то разрушенном здании вокруг костра, не столько ради тепла, сколько по старой воинской привычке — костер объединяет и успокаивает душу. Командир наш Капа с лицом, черным от копоти и пережитых эмоций этого дня, сидит в центре. Ему позвонили по телефону и, видимо, спросили, сколько человек личного состава осталось в строю. Он посмотрел на нас и как в детском садике, начал считать по головам. Двадцать шесть человек. В бой пошло восемьдесят. Вот такая она, арифметика войны. Пустили по кругу бутылку водки и немудреную закуску. Помянули ушедших Воинов наших.