На следующий день он был в Москве. Докладывал о спасении мирного населения. По слухам, был награждён. Думаю, что именно этот эпизод, как никакой другой, прекрасно объясняет, почему после года участия мою военную форму не украсила ни одна награда.
Про то, что у меня завёлся ротный — Мерко Геннадий Васильевич, я писал выше. Причина того, что он стал командиром роты, довольно прозаична. Кому из врачей — офицеров медицинской роты ни предлагалась эта должность — все ответили отказом. Причины этого самые разнообразные: и то, что многие решительные врачи уже давно воевали в боевых подразделениях, занимали там командные пехотные должности, и оставлять своих боевых друзей не хотели. И то, что многие люди с опытом руководящей работы банально сбежали — на Украину или в Россию. И наконец, та частая и весьма досадная причина, что многие порядочные и самоотверженные люди болезненно скромны и избегают командных должностей. При этом на ротного ложилась огромная нагрузка — в плане посещения совещаний, составления документации и так далее. Я, пару месяцев совмещая обязанности начмеда бригады и ротного, понял, что далее так не вытяну, и был вынужден, за полным отказом всех прочих, предложить эту должность Мерко. При этом я изначально слышал от многих, что это человек нечистоплотный и непорядочный, однако надеялся, что путём тщательного контроля удастся добиться от него хоть какой-то пользы на этой должности. Кроме того, повторю, у меня просто не было другого выхода.
Я не мог спасти этих людей. И тогда я сделал всё, что мог — закрыл глаза убитому и на камеру продиктовал краткую речь. О том, что мы страшно отомстим, что скоро мы убьём сотни и тысячи укрофашистов, что за каждую каплю святой крови моих земляков они заплатят реками своей чёрной крови.
Бои за Углегорск окончились. И в тот же день вечером, поедая тушёнку, я почувствовал в еде что-то твёрдое. Посмотрел — осколки зуба. Пощупал пальцем — минус один, раскрошился в ноль. Как позже мне расскажут классные стоматологи, потеря зубов — норма для боевого стресса, они разрушаются очень часто.
А позже, в грозном 42-м, когда те же самые европейские нелюди, коих он истребил предостаточно ещё в Первую мировую, пришли в его родные края, он, уже пенсионер, ушёл в партизаны. И служил там, видимо, неплохо, если моя родная бабушка, его дочь, удостоилась чести быть связной у легендарного Кузнецова. Для меня наши георгиевские цвета — это священная память предков, величие их подвига, и беззвучный призыв к нам самим — быть достойными их славы. Защитить наших детей и нашу землю так же, как когда-то сделали это они.