Улыбалась томной усмешкой огромная страстная украинская луна. Тихий ветер, напоенный ароматом трав, колыхал разбухшие тела подпольщиков на виселице, на площади. Заматеревший и спокойный, штык стремительно выскальзывал из широкого рукава. Успевал порадоваться прохладной свежести ночи. Естественно как должное принять свой призыв к новой службе после двух десятков лет затишья, — со сладковатым душком расстрелянных из недалёкого рва, чадом сожжённых изб и общим, тяжёлым пледом всенародной беды. «Восемнадцать лет прошло — небитое поколение вошло в призывной возраст и к нам пожаловало». И удивлённо огорчиться знакомому серому цвету протыкаемого сукна фельдграу. «Ты гляди! В Польше и Пруссии мы им недодали — так они сюда дошли, аж до Полтавы! Маловато тогда гадов давили — теперь надо доделать!» В следующий миг он легко, глаже, чем масло, проходил не успевающий напрячься мощный пласт поясничной мышцы. Наискось пропоротая почка выбрасывала из своего нежного тела неистовую волну боли, перехватывая горло оседающего полицая тугим узлом, лишая его возможности закричать и нажать на спусковой крючок.