— В том числе, — раздался тихий голос. — Вижу, вы не так больны, как мне представлялось.
— Тогда надо принести вина и хлеба, если, конечно, это не оскорбит тебя…
Он был так близко, непозволительно, неподобающе, небезопасно… и замечательно. Эта близость и собственный его запах, тяжелый, слишком тяжелый для этого дома, пробуждали странные желания.
— Да… нехорошая это история. И я в ней выступаю отнюдь не героем.
— Господа, рад вас… — Найо Грэм осекся. И нахмурился.
Он рассказывал о поисках, когда устало, обреченно, почти смирившись, что именно этот клад не дастся в руки, когда восторженно, с предвкушением победы, когда просто потому, что невозможно было молчать.