Энтери уже не обижался: традиция была веселой, а испытания – совсем смешными.
Живот у нее упругий, и под ребрами есть местечко, от прикосновений к которому она мгновенно заводится, но скользнешь чуть ниже к бокам – смеется и отбивается. Ужасно боится щекотки. И пахнет нежностью. И бедра круглые, налитые, не боятся мужских крепких рук. И она сама – вся по нему, покорная, отзывчивая, признающая его силу и превосходство.
– Нет, но удалось уговорить мэра отдать письмо раньше. Нам… предпринимать шаги по задержанию?
– Иди ко мне, принцесса. Дай мне выспаться и не думать, как ты опять мучаешься из-за своего невыносимого упрямства. Если ты сейчас не подойдешь, я к тебе ночью приду сам. Ты хочешь этого?
Он разрушил ее жизнь, разрушил ее саму, ее представление о себе, уверенность в том, что она может справиться с чем угодно, и этого теперь не изменить – не убежать, не уйти, потому что этот мужчина всегда будет с ней и в ней, где бы она ни находилась и как бы ни старалась забыть.
В спальне было так тихо, что слышен был плеск воды в фонтане холла. И звук этот, как и терпкий запах цветущих белых звездочек, раздражал. Заставлял ворочаться, скидывать тонкое покрывало, подставляя обнаженное тело едва заметному дуновению ветерка, подтягивать колени к животу, пытаясь найти удобную позу, глядеть на голубоватые полосы лунного света, льнущие к мраморному полу, – что угодно, только бы измученный мозг угомонился и дал заснуть.