— Грим! Вот черт… это же Грим! Его здесь быть не может!
В сельскую гостиницу, расположенную на втором этаже трактира, я буквально залетел, перепугав сидящую за небольшим столиком дородную женщину.
Во главе стола сидело двое. Донельзя понурый и мрачный мужик лет сорока пяти, с копной соломенных волос и носом картошкой. А по правую руку от него… мама моя… нечто неописуемое. Из всего, что я разглядел, прежде чем мои глаза закатились под лоб, а челюсть ударилась о столешницу, так это густую копну иссиня-черных волос, оливковую кожу, невероятно огромные зеленые глазища и чувственно приоткрытые губы. После этого я просто ослеп от ее сияния. В общем, красота девушки была настолько неописуема, что я едва поэтом не стал. Как там в бессмертных строках говорится?
— Двинулись? А ты… да плевать! Двинулись.
При жизни дедуля явно был не сахар. Седина в бороду, бес в ребро — пословица именно про таких вот неугомонных.
Но сапоги и правда были весьма и весьма. Высокие голенища, доходящие до самого колена, мягкая даже на вид коричневая кожа, толстая подошва и многозначительно выглядящая красная вышивка. И как раз на двадцатый уровень.