— Песни у людей разные, а моя одна на века-а-а… — затянул я, сев к фортепиано.
Дверь раздевалки распахнулась, и в коридор выглянул Галимзян, он же Гиля.
Принялся перебирать в уме всех больших начальников, с кем сводила судьба, и к кому я мог бы обратиться. Ряшенцев — отыгранная карта, Тикунов и Суслов в режиме ожидания, Шелепин — недоступен, можно даже и не пытаться. Фурцеву отбрасываем, она сейчас, судя по всему, мой враг номер один.
— Музыкальный спектакль 'Собор Парижской Богоматери' — тоже его детище, — добавила Лида.
Хотя на самом деле мне было не до смеха, внутри меня бушевал настоящий пожар. Колбасило так, что мама не горюй. Но внешне я старался соответствовать остальным нашим ребятам, из которых только южанин Метревели то и дело нервно почесывался, да так, что на его шее уже в раздевалке начали проступать кровавые полосы.