Беспрерывно заседали комитеты, советы и прочие возникшие революционные органы. Заседали с разной степенью продуктивности, но с неизменным накалом страстей и эмоций. И если на заседании Временного комитета Государственной Думы все было относительно чинно и респектабельно, то к заседаниям других органов революционной власти, собравшихся в разных комнатах Таврического дворца, слово «заседание» подходило весьма условно, поскольку на них мало кто сидел на месте. Чаще всего все выливалось в подобие митинга, где преимущество имели самые горластые и наглые ораторы, а более умеренные «пораженцы» могли быть запросто стащены с трибуны и ознакомлены с аргументами непосредственного физического воздействия.
Крики, плач и стенания. Выкрываемые имена потерявших друг друга в толпе. Чем гуще черный «снег» тем отчаяннее и страшнее звуки над дорогой.
Задачка, не имеющая решения. Паровозом никак невозможно в эту эпоху преодолеть подобное расстояние в требуемый срок, да еще и в условиях парализации железнодорожного сообщения вследствие завтрашнего распоряжению господина Бубликова и общей революционной неразберихи в стране.
— Соблаговолите оставить вопросы о законности этого «Чрезвычайного Комитета» нашему командованию в Морском генштабе. Телеграмму командующего флотом вы читали.
Ох, дядя, все-то у вас расписано, да не все-то вы знаете. Не знаете, например, что Алексей не будет Императором и что царь-батюшка отречется в конце концов в пользу меня любимого. Но, за эти оставшиеся до отречения три дня, ситуация выйдет из под контроля у всех, кто строит свои планы здесь и в столице. Не учитываете вы Петросовет и его Приказ № 1. Не ведаете о том, что Балтийский флот полностью выйдет из под контроля и начнет играть в самостоятельную игру, а подчинить его удастся только большевикам Тухачевского, да и то через массовые расстрелы. И, главное, вот же упертый народ, — их план переворота рушится по всем статьям, а они мне диктуют, как я должен поступить. Как немцы в сорок первом, когда при попадании в плен предлагали захватившим их красноармейцам почетную сдачу непобедимой германской армии. Тут мне в голову пришло еще более точное сравнение — ну прямо Юрий Венедиктович и Виктор Харитонович из «Нашей Раши». И я, полным иронии голосом, ответствовал.