Я не могу заставить себя подняться, одеться, поехать в Лондон и бродить там по улицам. Это непросто и в хорошую погоду, но совершенно невозможно в такой дождь. Сегодня третий день подряд льет холодный проливной дождь.
А потом настала очередь паранойи – чувства, что за мной постоянно следят. Оно не покидало меня все время, которое мы прожили в этом доме. Сначала мне казалось, что причина в поездах. Все эти безликие люди в окнах вагонов, смотревшие на нас, приводили меня в содрогание. Я не хотела сюда вселяться, в первую очередь именно поэтому, но Том не хотел отсюда уезжать. Он говорил, что при продаже дома мы потеряем много денег.
Я делаю глубокий вздох. Горло все еще болит.
Он позвонил вчера вечером и спросил, можем ли мы встретиться. Я поинтересовалась, связано ли это с тем, что Анна видела меня на Бленхайм-роуд. Я заверила Тома, что это не имело к ним никакого отношения и я была там вовсе не для того, чтобы устроить им сцену. Он мне поверил или сделал вид, что поверил, но все равно в его голосе слышалось беспокойство. Он сказал, что ему нужно со мной поговорить.
– Твою мать! – говорит он, и лицо у него темнеет, что бывает, когда он злится всерьез. – Я же велел ей держаться подальше! Почему ты мне вчера ничего не сказала?
Я помню, что в то утро проснулась с ощущением тревоги и тут же поняла: случилось нечто ужасное. Тома в постели рядом не было, и я даже обрадовалась. Я лежала на спине и прокручивала в голове все, что помнила. Я помнила, что горько плакала и повторяла ему, что очень его люблю. Он злился, говорил, чтобы я шла спать и что он больше ничего не хочет слушать.