Поднялись повыше. На взгорке, широко раскинув крученые ветви, стоял дуб. Вокруг дуба имелась невысокая оградка из черных камней, а внутри, сбоку от могучего ствола,– врытый в землю столб с грубо вырезанной мордой. Рот истукана был в темно-коричневых потеках.
Ради Серегиного заплыва они сделали перерыв и глядели теперь с любопытством на его стриженую голову.
– Пока так походишь,– сказал Устах.– Голову лучшие мужи бреют.
Старуха вдруг села на снег и часто задышала.
Он с большим интересом наблюдал, как исполненный сознания собственной важности варяг выйдет из ситуации.
На следующий день Духарев решил: надо менять тактику. Если за ним будут приглядывать так же качественно, как этой ночью, ни за что ему не удрать. Поэтому весь следующий день он демонстрировал упадок духа, с Гораздом больше не спорил, а к вечеру стал даже и поддакивать. И немедленно получил послабление: утром с его ног сняли веревки. Хотя, может быть, дело было не в поведении Духарева, а в том, что Горазд решил поспешить. В этот день Серега отшагал в общей сложности километров сорок. А к вечеру караван из четырех телег, шести всадников, одного разговорчивого купца и одного неразговорчивого кандидата в галерники выехал на речной берег. Река была настоящая, не чета Сулейке. Гораздов поезд уже поджидали. В песчаной бухточке стояли два суденышка, каждое – метров по пятнадцать в длину. Гораздовы лодьи.