Нет. Когда партийная и управленческая номенклатура Украины неожиданно оказалась «нэзалэжною» от старших товарищей из Москвы, под эту «нэзалэжнисть» необходимо было подвести соответствующий идеологический фундамент. Кроме польско‑австрийско‑немецких сепаратистских идей, отшлифованных до блеска в 20‑х годах советской властью, в 30–40‑х «мыслителями‑воителями» ОУН — УПА(б) и в 60–70‑х диссидентами‑украинофилами, других идей просто не было. Ни чиновники, ни народ не были готовы к внезапно свалившейся на них независимости. Никто не знал, что с ней делать. Великие идеи «нэзалэжности» придумывались на ходу, во время дожевывания пищи от буфета Верховной рады до сессионного зала.
Так что же у нас остается‑то? А вот как раз и остаются Вооруженные силы Юга России, на 75 % укомплектованные малорусами. Вот где были на самом деле «наши», если уж действительно их искать в те годы!
В итоге все русское на территории Восточной Галиции было тотально уничтожено, а русинам с помощью мощной промывки мозгов и террора была навязана новая, нерусская, «украинская» идентичность. Таким образом, Вена, по мнению ее имперских чиновников, устранила фундаментальную предпосылку возможного присоединения к России Восточной Галиции. Логика австрийских властей была проста: раз теперь на территории бывшей Червонной Руси живут не русины/русские, а «украинцы»/нерусские, то у Санкт‑Петербурга нет никаких оснований выдвигать на ее счет какие‑либо претензии.
Не поленился Нечуй‑Левицкий описать и впечатление малороссов от галицийского поднаречия: «Даже простые люди в Киеве, которые читали или видели галицкие книжки (и не только галицкие), говорят мне, что все те точки та значки (апострофы) когда‑то со временем высыплются из книг, как ненужные».
Но ведь украинские националисты считают ее сугубо великорусским проектом и чуть ли не главным злом для украинцев.