Наверное, она хотела позвать на помощь, но передумала.
— Так где, говоришь, твой «чвашник»? — спросил Цветаев.
— При чём здесь Орлов? — спросила она немного брезгливо.
— А ты что, знал о них? — уточнил Цветаев и, как всегда, лихорадочно подумал, что плохо понимает природу некоторых вещей, которые нельзя увидеть или потрогать. Плохим он был теоретиком, не годящимся для штабной работы.
Бордовые росчерки у него на шее наливались кровью.
— Не спрашивай, ничего не спрашивай, — сказал он невпопад, чувствуя, что прощается с чем-то, с чем прощаться ни в коем случае нельзя было, а оно всё дальше и дальше уходит от него, причиняя боль. Прошлое — как эхо в горах, откликается, но недоступно.