— «Советское», — посмотрел он на бутылку.
Ему было жалко её, и это родило в нём даже не симпатию, а нечто большее, что связывает женщину и мужчину, что невозможно передать словами, а ощущается на подсознании, не животное чувство, а напротив, воспарение. Нет, нет, нет, — подумал он и вовремя вспомнил свою Наташку, иначе готов был протянуть руку и совершить ошибку.
— Дуй на второй этаж, и спусти мне пулемёт! — приказал капитан Игорь таким тоном, словно самое настоящее началось именно сейчас, и надо, чтобы были звонкий нерв и ярость битвы.
— А то, что сюда, — Пророк потыкал пальцем в карту, — она вся и сбежится!
Однако чем ближе к центру, тем было спокойнее, а на площади Толстого, вообще текла мирная, обывательская жизнь с голубями и сопливой детворой. Банды лысых юнцов наливались пиво, плюя на общественный порядок, старушки терпеливо ждали, когда освободятся бутылки, а воробьи были настолько сыты, что брезговали крошками и семечками на тротуаре, предпочитая овес и просо. Совсем, как у нас до войны, сентиментально умилился Цветаев, и тоска сжала его сердце. Вспомнилось ему, как они ещё не женатые целовались в парке, не было для него роднее воспоминаний.
Пока они продвигались к своей цели, Гектор Орлов плотоядным взором пожирал каждую девицу и даже кое-кого комментировал на ходу: «Тоща»; или: «Годится»; на большее у него из-за гормонов фантазии не хватало, надо было действовать, а в условиях конспирации действовать было нельзя.