— Не будут, — согласился Романов. — Тут не в этом дело. Вам надо готовиться к зиме.
Сейчас бригада больше напоминала табор — туда все, кто мог, свезли семьи, вещи, — а многие, наоборот, разбежались (срочники убежали почти все), и никто, совершенно никто не знал, что делать. Да и не хотел никто знать. Но в бригаде по крайней мере было спокойно. Пока.
Это звучало жалко и даже нелепо — стоя с автоматом в руках, держа на прицеле того, у кого нет в руках оружия… И в то же время Кларенс понимал, что это скорее жалко, чем нелепо.
Кадеты продолжали стоять. Но Романов видел — да, он видел, видел ясно! — что их усталые глаза, в которых была только такая же усталая радость от того, что они дошли… что эти глаза начинают загораться холодноватым сиянием. Греков вдруг развернулся по-строевому, отчеканил шаг до строя, занял свое место. Что-то прошептал, еле повернув голову, парню рядом, и тот поспешно стал расчехлять серый сверток знамени.
«Мечтают получить дворянские титулы? — спрашивал он себя, уже закончив говорить и слушая других. — Может быть, дело в этом? Уверены, что уже обеспечили себе места „наверху“, и теперь… может быть, это и есть та опасность, о которой предупреждал Лютовой?» Он нашел взглядом профессора, но… тот был совершенно спокоен. Слушал, что говорит Велимир, приехавший вчера из Русаковки.
«ПОЖАЛУСТА ПОМОГИТЕ СКОРЕЙ. ТАМ ЖУТЬ. ТУТ ТАК НЕ БЫЛО. ЛЮДИ ПРОПАДАЮТ. КОНКРЕТНО ПРОПАДАЮТ. СОВСЕМ».