— А я боялся, что ты погиб, — тихо сказал Романов. — Я так боялся, что ты погиб. Я был почти убежден в этом. Можно, Женька. Можно, конечно.
— Откуда вам это известно? — перебил собеседника человек в костюме.
— Эта болезнь быстро проходит, — ответил Романов.
Самый старший изо всей троицы — лет пятнадцать, может, больше. Щелоков Олег. Среднего роста, обычного телосложения, коротко стриженный. Внимательные холодные глаза неопределенно-светлого цвета смотрят в упор, не мигая. Такие глаза всегда не нравились женщинам-учителям, Романову это как-то сказал Жарко, — они сразу, на инстинкте, мысленно записывали мальчишку с таким взглядом в «опасные» и при случае старались нагадить.
— Да там и дети совсем есть. — Шумилов сунул руки в карманы куртки, на мгновение в свете фонаря над аркой входа под тонкой коричневой кожей обрисовался пистолет. — Среди мелкой шушеры. Мелкие уголовнички есть. Просто не поняли, что ветер сменился, напопадались…
— Нехорошо так старшим говорить, — сказал Хузин, бросая на стол резиновую палку. — Я с тобой по-доброму хотел. А ты так невоспитанно… нехорошо. И глупо, слушай. Висишь в подвале на крючке, полностью в моих руках, а дерзишь. Да если бы даже не висел, на ногах стоял, хоть бы с ножом — мне тебя сломать… — И Хузин плюнул в холодную жаровню. Задумчиво задержал на ней взгляд.